Ветер над островами - Страница 38

Опять вскочил, взял в руку лампу, подошел к борту. Провел рукой по шпангоуту, по обшивке. Нет, тут ничего сверхъестественного, все на уровне обычной пилорамы, а то и проще. Шхуна как шхуна, только с чудным движком.

Надо с Верой поговорить, но при этом самому сообразить заранее, какие вопросы задавать. Она хоть и в курсе моих приключений, да многого из того, что говорю, понять не может. Не в смысле я что-то умное гоню, а в смысле, что это мимо их понятий. Может быть, тут эти конструкции какими-то правилами регулируются? Закон какой-нибудь? Или еще что-то?

Ладно, это я в детали углубился. Где я все же? Я ведь на звезды смотрел, пока в джунглях ночевал. Звезды как звезды, я в них не очень, но Полярную звезду с Большой Медведицей отличаю. Все на месте. Если смотреть на долгие сумерки и рассветы, то мы в средней полосе. Откуда джунгли, океан и острова? Глобальное потепление? А гиены из Африки сюда вплавь добрались или как? А здесь еще и подросли? Или накачались, пока плыли?

Кто такие негры? Ну в принципе, если брать за рабочую гипотезу великую катастрофу, случившуюся когда-то, то можно считать, что они потомки тех, кто не смог сохранить современный им общественный уклад и уровень технических знаний. Не смогли — и скатились к дикости. А почему бы и нет! Если заставить кого-то лишь выживать, занимаясь сельским хозяйством, например, то образование общее сменится необходимым — как сеять да когда собирать. И через три или четыре поколения отпадет нужда даже в грамоте. А негры и на крестьян не похожи, и если с того момента, как пошло это самое скатывание, миновало много поколений, а иначе и быть не могло, то они должны были дойти до уровня тех же индейцев, например. Куда пошли бизоны, и зачем и как ловится рыба. И жирные ли бледнолицые в окрестностях.

А что? Складно получается. Поделились на племена, стали морды татуировать вроде маори новозеландских, чтобы друг друга бить при каждом удобном случае, не сомневаясь, кто и откуда, — вот и стала татуировка признаком дикого и дурного человека.

А вот эти «христиане», к которым я прибился… Тут сложнее. Что-то не все я понимаю. То, что это сохранившие знания, — это без сомнения. И строительство серьезное, и вон металл какой, и антибиотики, и стрептоцид тот же… Церковь. Церковь могла их и сохранить в принципе, как объединяющий фактор. А почему бы и нет? «Турки» — точно мусульмане, тут к гадалке не ходи, и дружбы большой нет с ними, это заметно. Вот они и объединились друг против друга. А что, как метод так и вполне. А негров и те, и другие за людей не считают, да и дармовая рабочая сила нужна, наверное. А негры тутошние, как и их африканские аналоги былых времен, друг друга ловят и работорговцам продают. Это же не белые их ловили в Африке, они сами все делали за ситчики веселой расцветки. Пленных продавали и лишних родственников, если с пленными была напряженка.

Если я прав — тогда вопрос. Точнее, вопросы. Первый: что за катастрофа была? Второй: сколько времени с нее прошло? Третий: и что осталось от того, что было здесь до нее?

Нет, без Веры мне не обойтись. И вот еще… календарь здесь какой? А вот это и спросить не грех, не напрямую, но…

Опять вывалился из гамака и направился к каютам. Заглянул к шкиперу, который на этот раз поднял глаза от своего гроссбуха и поглядел на меня вопросительно.

— Игнатий… тут вот какое дело… — вроде как застеснялся я. — День какой сегодня? И год? Отшибло, понимаешь…

— Двадцатое марта, четверг, восемьсот пятнадцатого года, — ответил шкипер, постучав пальцем по календарю, висящему на стене, затем добавил: — Если еще чего не помнишь — заходи, спроси. У нас так с одним матросом было, когда я на шлюпе «Шалун» ходил. Дало талем сорвавшимся по черепу, так он даже имя свое забыл. И писать разучился. Ты хоть себя помнишь.

— Да тоже так помню… местами, — вздохнул я, но не притворно, а на самом деле озадаченно.

И было с чего озадачиваться. Это что за год такой? С чего отсчет тут пошел? И вообще есть подозрение, что меня в будущее все же закинуло. Как раз лет через восемьсот с лишним с моего времени. И что мне теперь делать? А что и собирался — жить тут устраиваться.

Как ни странно, но, приняв какое-то решение, я успокоился и горячечными мыслями больше не грузился. Решил, что все помаленьку выясню. Жить тут можно, и это главное, а все остальное… ну приложится, куда же денется!

Так и прокачался все это время в гамаке, медленно потягивая сидр, пока за мной не зашел Игнатий.

— На вахту тебе, — сказал он. — Вооружись — и на борт никого не пускай. Даже на сходни. Стоял вахты?

— Не помню, — сбрехнул я.

— Тогда все просто — кто подошел, пусть себя назовет и дело свое, — взялся объяснять правила шкипер. — Если не назвал и на борт полез, то ты в своем праве пальнуть. Если пальнул, значит, нам боевая тревога, да и весь порт взбаламутится. Если хочешь тревогу сам объявить, только для нас — три раза в рынду, вот в таком темпе…

Он трижды стукнул мозолистой коричневой ладонью о столб.

— Если сам стрельбу услышал у кого-то — всех поднимай, рындой. И все. Не спи, не пей, через четыре часа сменим. Понял?

— Все понял.

— Ну и иди, раз понял, — сказал он.

Я застегнул на себе ремень с кобурой, нахлобучил шляпу, к которой уже привык, и пошел наверх.

Ночь была тепла, тиха, безветренна. В городе шумели, где-то играла музыка, по набережной прогуливались люди, явно приодевшись на выход. На мужчинах появились белые рубахи с темными жилетами, на женщинах — простые по форме платья, в основном чуть ниже колена. Было шумно, весело, многие были с детьми, сбивавшимися в стайки и носившимися по набережной.